– Птички всего лишь потеряли шанс лакомиться изысканным лакомством. И только. А скольких мы, терраэны, спасли от неминуемой смерти, являя чудеса медицины, недоступной для вашего уровня развития?

– Вы не просто лишили возможности фаэлинов попробовать лакомство, как ты выразился. Вы, сами того не ведая истребили вид землероек, питавшихся этими кореньями. Их жир очень ценился за лечебные свойства… – насмешливый взгляд Палача давал понять, что он обо всём этом думает.

– Я всего лишь хочу тебе сказать, что не стоит действовать столь опрометчиво. Нужно произвести дополнительные исследования, разметить новые площадки для временных убежищ… И уже после этого приниматься за активную колонизацию.

– И сколько продлятся все эти исследования? Наука не стоит на месте. Каждый её виток открывает уже известное явление с новой, неизведанной стороны. Так может продолжаться вечно…

Я устало вздохнула:

– Отчасти ты прав. Даже если использовать, допустим, вот этот пустынный участок почвы, – я махнула рукой в сторону карты. – Может оказаться, что он тоже полон жизни… Нужно лишь стараться выбирать меньшую из зол.

– Не имеет значения ни твоё мнение, ни моё, ни чьё бы то ни было. Всё пройдёт так, как было задумано Императором. Не больше, не меньше. А все инакомыслящие рано или поздно окажутся утилизированными, как бесполезный мусор. И всё.

– Неужели нет того, кто смог бы противостоять ему? – в сердцах восклицаю я, меряя шагами пространство кабинета. Когда в очередной раз прохожу мимо Палача, он хватает меня за руку и тянет вниз, усаживая рядом с собой.

– Сейчас ты говоришь, как самая настоящая мятежница, – протягивает он, водя пальцами по коже от кисти до предплечья, вызывая нежными прикосновениями миниатюрные всполохи удовольствия. – Я знал терраэна, разделяющего взгляды, целиком и полностью схожие с твоими.

– Знал? – переспрашиваю я, зацепившись слухом за упоминание о нём в прошедшем времени. – И что же с ним стало? Ты казнил его по указке Императора?

– Нет, он, как и все остальные, уже давно смирился, сосредоточившись на другом. В конце концов, у всех есть иллюзия выбора, немного подслащающая нашу жизнь.

Палач усмехается и на время замолкает, будто погружаясь в свои воспоминания. Я осторожно прикасаюсь пальцами к его маске, поглаживая выступающие скулы. Он перехватывает мою ладонь и сильнее прижимает её к своему лицу.

– Ты говоришь так, словно знаешь о чём идёт речь. Так, словно однажды тебе пришлось смириться с дарованной тебе иллюзией выбора, примерив её на всю свою жизнь подобно маске, которую носишь, не снимая.

– Ты даже не представляешь, насколько близко ты подобралась к правде, моя маленькая птичка.

Палач тянет меня на себя, пытаясь уложить рядом с собой. Я вырываюсь и отодвигаюсь от него.

– Ты обещал снять свою маску. Я хочу видеть то, что находится под ней.

– Тебе не понравится, то, что ты увидишь под ней.

Палач садится рядом со мной, опираясь локтями на колени, искоса смотря на меня.

– Я это уже слышала. И видела тебя в разных состояниях. Неужели ты не держишь своего слова? – с вызовом смотрю на него, ожидая реакции. Он резко выпрямляется.

– Что ж, ты сама об этом попросила, – он касается рукой своей шеи, затянутой в чёрную маску.

Я, затаив дыхание, смотрю на то, как маска скатывается по его лицу тягучими чёрными каплями, спускаясь вниз по шее. Вскоре лицо становится полностью открытым, лишь на шее закреплён чёрный массивный ошейник, который я не раз трогала пальцами, но только сейчас поняла, что это именно ошейник, а не часть военного обмундирования.

Я вижу перед собой лицо мужчины, понимая, что это не тот Палач, которого знают мои пальцы: лицо этого мужчины более круглое и чуть одутловатое, у него острый нос и не такой волевой подбородок. Я не понимаю, в чём дело, вглядываюсь в незнакомые черты лица и пытаюсь отыскать хотя бы малейшее сходство с тем, знакомым мне Палачом. И вдруг его лицо начинает стремительно меняться: словно кто-то невидимый резкими движениями стирает черты лица, тут же рисуя на их месте другие.

Передо мной возникает совершенно новое лицо мужчины, совсем пожилого, испещрённого морщинами, с водянистыми глазами. А затем и это лицо сменяется третьим, четвёртым, и так до бесконечности. Я понимаю, что в испуге отшатнулась назад, только когда спиной упираюсь в обивку дивана.

В голове вихрем взметаются и лезут изо всех уголков подсознания все тёмные слухи о Палаче, что в ходу у фаэлинов. Бездушная тварь, лишённая лица… Пожирающий души и присваивающий их лица себе… Пустота, скрывающаяся за маской.

– Я же говорил, что тебе не понравится увиденное, – отрывисто бросает Палач, протягивая руку к ошейнику.

– Нет, подожди…

Мой голос дрожит от страха, а пальцы трясутся от того, что я собираюсь сделать. Приближаюсь к Палачу, протягивая руку, и закрываю глаза. Меня лихорадит от мысли, что пальцы наткнутся лишь на пустоту, как твердят суеверные слухи, что я буду чувствовать кожей все происходящие с его лицом изменения. Но вопреки ожиданиям пальцы очерчивают уже знакомые скулы и линию подбородка, касаются мягких губ и скользят вверх по носу к широким прямым бровям. Я глажу то самое лицо, которое помнят мои пальцы, и не могу остановиться. Раскрываю глаза и вижу перед собой нового незнакомца… Догадка мгновенно вспыхивает в мозгу:

– Всё это очередная иллюзия, так? На самом деле этих лиц нет. И никогда не было. Их проецирует поверх твоего лица нечто иное…

Палач перехватывает мои пальцы, отстраняя от лица, и касается рукой своего ошейника. Заворожено смотрю на то, как чёрная маска поспешно, жадно заглатывает каждый свободный кусочек его лица, пока не смыкается полностью на затылке, превращая его во всем знакомого Палача.

Палач прижимает меня к себе, зарываясь пальцами в волосы, путаясь в них и перебирая прядь за прядью. Он тяжело дышит, а я только сейчас понимаю, что всё то время, пока я ошарашено смотрела на его беспрестанно меняющееся лицо, он сидел, затаив дыхание, напряженно ожидая моей реакции так, будто это имело для него какое-то значение.

– Ты можешь сделать так, чтобы иллюзия исчезла?

– Я исчерпал почти все доступные попытки. Могу отключить её на время всего один раз. А при следующей попытке сделать это меня просто разорвёт на куски.

Я обхватываю его шею руками, натыкаясь пальцами на ошейник, отдёргиваю их так, будто от моего случайного касания может произойти что-то страшное или ошейник ужалит меня в ответ. Ничего не происходит. Понимаю, что в этом чёрном плотном ошейнике и заключён тот самый механизм, придуманный чьим-то извращённым умом. В голове слишком много мыслей. Они толпятся и вопят внутри моей головы все разом, не давая мыслить здраво. И у меня просто не умещается в голове, кто и зачем мог сотворить подобное…

– Это чудовищно и неправильно… Не верю, что по своей воле ты мог сделать с собой такое. Никто бы не согласился.